Артюхов в интервью Znak.com: о кризисе, зарплате, постулате Сталина и войне северян с югом
Сегодня, 29 мая, исполняется три года как Дмитрий Артюхов руководит Ямалом. Znak.com решил, что это повод поговорить с ним на самые разные темы: от коронавируса и до кадровых решений по подчиненным, а также о политике и отношениях с соседними регионами.
В интервью, на которое Дмитрий Андреевич любезно согласился, он рассказал: как в первую волну пандемии ямальские газовики были готовы производить кислород для ИВЛ, почему у нефтегазовых компаний происходит эволюция отношения к рабочим, из-за чего он не любит считать среднюю зарплату ямальцев, почему не боится дефицитного бюджета в период коронакризиса, а также почему для чиновников, с которыми он решит расстаться, это станет трагедией. Поговорили и о политике: есть ли конфликт между Ямалом и Тюменью, почему свои посты оставят действующие депутаты от Ямала, кто придет на их места, и многом другом.
— Дмитрий Андреевич, в мае — три года, как вы руководите Ямалом, почти половину из них — без преувеличения можно сказать — в режиме ЧС. Имею в виду пандемию по коронавирусу.
— Вся страна в таком режиме работает.
— Но меня интересует, каково это, возглавлять территорию размером с несколько европейских государств в почти полувоенном режиме?
— К этому никогда не бываешь готовым. Из особенностей… Ты всегда понимаешь, что есть решение. Оно может быть сложным, дорогим, но оно существует. Например, можно обратиться к ТЭКу, позвонить руководителям страны. Так было с [сибирской] язвой. Хороший пример. Да, очень большая опасность, серьёзная проблема. Но есть вся страна, и она придет на помощь. Есть Минобороны (химвойска), есть какие-то резервы, есть другие регионы, которые пришлют медиков, химиков. И всем миром, как на Руси всегда было принято, ты справишься с проблемой. А с ковидом рассчитывать было не на кого. И тут деньги ничего не решают. Ты не можешь купить те же ИВЛы ни за какие деньги, их просто нет в наличии. Ты не можешь купить лекарства, потому что их еще не изобрели. И обратиться не к кому, так как все в такой же ситуации. Каждый рассчитывает только на себя.
К примеру, я знаю, у Куйвашева Евгения Владимировича местные промышленники взяли и наладили производство масок, антисептиков. Пока они не появились в свободном доступе в регионе, местная власть договорилась, что в первую очередь поставки будут в родном регионе. И это было совершенно правильно в этих обстоятельствах. А у нас нет таких производств. Не говорить же «Газпрому», что он на Бованенковском месторождении должен наладить производство масок.
Хотя, справедливости ради, скажу, что, когда был самый большой риск по «кислороду», у нас было все готово для того, чтобы одно из предприятий перешло на его производство. Заводчане откликнулись, молодцы. Вообще, все компании подходили максимально серьезно. Помогали нам аппаратами ИВЛ, средствами индивидуальной защиты — всем, чем могли. Мы за это им благодарны. Но самое главное, все-таки, что мы от них требовали, — это внутренняя дисциплина. Мы видели, как первое время была определённая рассогласованность — но потом были приняты серьёзные меры.
— Рассогласованность в чем?
— Конец марта и апрель прошлого года были сложными. Потом, в мае–июне прошлого года крупные компании выстроили систему, завоз болезни на месторождения был значительно уменьшен. Обсервация проходила в других местах — в Тюмени, в Омске. Мы одни из первых нашли коммерческие решения по тестированию. Очень важно было не допустить серьезных вспышек на отдаленных месторождениях. Тут ведь еще вопрос в коллективах. У газовиков, нефтяников не принято ныть, и они сидят, кашляют, терпят и потом уже по медицинским показателям помочь может быть уже поздно. И это самое страшное. Равно как и переход болезни в тундру. Если ты в городе (хотя и там было много проблем), все равно, хоть и не максимально быстро, но врач приедет. Но когда ты находишься в тысяче километров от ближайшего места с оперативной медицинской помощью, где может даже не быть связи, это реально опасно. В самый напряженный период, когда сил не хватало, медицинских средств не было, мы не дали пойти болезни в тундру. Все эти меры — отмена Дня оленевода, объяснительная работа, они свой результат дали.
— Но все же и на Ямале была напряженность, были и протесты вахтовиков, которые требовали отпустить их домой, а не держать в общагах…
— Конечно, никому не нравится сидеть взаперти. Мы каждый этот случай изучали — и старались реагировать, чтобы вся необходимая помощь была оказана. Много выявляли бессимптомных случаев. Вообще считаю, что вся страна болела плюс-минус одинаково. Вопрос в тестировании. Мы сделали на это упор. С двукратным отрывом от Москвы, с пятикратным — от среднероссийского, тестировали всех — даже просто с симптомами ОРВИ. Для людей это, конечно же, было бесплатно. Вот причина в том, что мы на карте «России-24» были алые по цвету, что говорило — у нас будто бы уровень заболеваемости бьет рекорды. Не вижу причин, чтобы в других регионах люди бы болели по-другому.
— Тем не менее, особенности болезни, как мне кажется, на Ямале были — это большое скопление вахтовиков в замкнутых пространствах, что создавало благоприятные условия для распространения коронавируса.
— Всё верно. Вахтовые посёлки — особенность нашей экономики. Действительно, скученность людей в общежитиях была. Там достаточно тяжелые условия быта — и это влекло за собой возникновение наиболее серьёзных очагов. Понятно, что это не красит крупные компании, что они до сих пор такое позволяют. Руководители наконец-то увидели, в каких условиях у них работают подрядчики. Как правило, это не сотрудники «Газпрома», НОВАТЭКа или «Роснефти». Это их субподрядчики. Но все равно это не нормально. Эти люди строят им объекты, где либо всё хорошо работает, либо есть нарушения. Хорошие компании это уже поняли и вводят минимальные стандарты для подрядного комплекса: по качеству питания, по медицинскому обслуживанию, по условиям проживания. Убеждён, это в перспективе поменяет ситуацию.
В тот период был случай, когда директор предприятия, понимая, что у него пара сотрудников заболели, берет и загружает всех в несколько автобусов и привозит к приёмному отделению. Он говорит — всех забирайте, они все контактные. А у нас и так уже больница на пределе своих возможностей — и лечить там нужно не тех, кто был в контакте, а у кого симптомы тяжёлые.
Была и другая история — когда также привезли с месторождения вахтовика из другого региона, человек был в больнице в Ноябрьске. Вирус он переносил в максимально лёгкой форме, но всех с положительным ПЦР эвакуировали к нам. И ночью у него тяжелейший инфаркт. С вирусом это вообще скорее всего было не связано. Его мгновенно берут, на операционный стол, сложная операция. Всё закончилось хорошо. Неизвестно, если бы не было этого положительного ПЦР, человек остался на месторождении, как бы сложилась его судьба.
— Пандемия сказалась на бюджете округа. Он, как и у нефтегазовых соседей — Тюменской области и Югры, в этом году с серьезным дефицитом. Расскажите, от чего пришлось отказаться? От каких проектов? И насколько чувствительно это стало для регионального бюджета?
— У нас, действительно, дефицитный бюджет, но при этом сохранены все наши приоритеты. Где-то даже добавлены новые. Запустили ещё одну программу переселения. Проблема аварийного жилья — она одна из ключевых, поэтому даже в коронакризис у нас появляются вот такие нужные для людей дополнительные мероприятия. В данном случае мы дали возможность тем, кто хочет переезжать из аварийного жилья за пределы Ямала, получить новую квартиру не только в Тюменской области по «Сотрудничеству», но и в любом другом регионе. Зачастую бывает, что дети, внуки, переехали, например, в Краснодар, и хочется к ним поближе. Пошли людям навстречу, чтобы они как можно быстрее могли переехать в комфортные условия. Мы нашли ресурсы. Чем такие решения обоснованы? Программа развития региона должна состояться. И тот налоговый потенциал, который мы видим в среднесрочной перспективе (запуск нового СПГ-проекта, мощный газовый проект «Роснефти»), он даст прирост. Рассчитывая на него, сегодня можно принимать дефицитный бюджет.
Это все консервативно. Вопрос сбалансированности бюджета очень серьезный. Накладывая эти два направления — рост бюджета и плановый дефицит, я понимаю, что мы дефицит потом перекроем.
От чего пришлось отказаться? От многого. Бюджетная комиссия проходила тяжело. Понятно, что все вещи долгожданные, желанные, они просто отсекались. В основном это капитальная стройка. Эти проекты раздувают бюджет. Но сохранили ключевое. Мы выполнили большой блок с детскими садами. Они почти все уже запущены. Сейчас большой блок по школам. И он у нас защищен в бюджете. Проектируется ряд объектов в здравоохранении (хирургия Нового Уренгоя, большая поликлиника Ноябрьска и другие), чтобы потом начать стройку.
— А программы подъемных, к примеру, для врачей, не свернуты в связи с кризисом?
— Сейчас, я считаю, для врачей у нас созданы достойные условия. Фундаментальное — это северные с первого дня. Это решение, которое мы приняли, и оно работает. Программы по типу «Земский врач» сейчас есть везде. Мы у себя даем квалифицированному специалисту три самые важные вещи: зарплата, жилье и условия труда. По зарплате. Когда ты молодой врач из Омска или Тюмени, ты приезжаешь на Ямал и сразу получаешь 200% в среднем по экономике — у нас это порядка 185 тыс. рублей. Убеждён, это очень хорошая мотивация для работы. Плюс еще условия, как, к примеру, в перинатальном центре Ноябрьска, — самое современное оборудование, новое здание. Конечно, специалист выберет наш регион, а мы получим к себе хороших врачей.
— Вместе с бюджетом региона, просели, как показала декларационная кампания, бюджеты госслужащих. К примеру, год от года вы показываете снижение ваших доходов. Ниже они стали и у ваших заместителей. Это тоже влияние коронакризиса? Или с чем это связано?
— Зарплата снизилась у всех чиновников Ямала. Это решение было связано с кризисом и общим уменьшением доходов. При всем при этом зарплаты сохраняются высокими. Это позволяет спрашивать с руководителей по полной. Потому что у нас условия, за которые хочется держаться. И когда мы доходим до тяжелых разговоров…
— А такое бывает?
— Конечно. И регулярно. Хотя я не сторонник выносить это в публичную плоскость. Но проблем много. И у каждой из них, как известно, есть фамилия. Так вот, когда до таких тяжелых разговоров доходит, люди сильно переживают. Это по глазам видно. Ямал со своим уровнем доходов позволяет иметь этот управленческий рычаг. И это важно для результата.
— Про чиновников понятно. А как пандемия сказалась на простых жителях Ямала? Что с их доходами?
— Отвечать на вопрос — как давать среднюю температуру по больнице. Возьмем объективный показатель. Не Росстат, к которому всегда много вопросов. А возьмем сборы НДФЛ. Налоговая имеет четкий учет. У нас на 10% рост НДФЛ. Налоги же не с воздуха берутся. Значит база, с которой собираются эти 13% налога, тоже выросла. Была индексация [зарплат] в ТЭКе. Это факт. Была индексация по врачам — 33% (ковидные выплаты). Но есть большие проблемы в малом бизнесе. Из тех, кто был занят там (кафе, розничная торговля и так далее), многие стали безработными. Для предпринимателей прошлый год стал настоящим испытанием, от которого до сих пор оправились далеко не все. Хотя ситуация по безработным на Ямале — одна из самых благополучных в стране. Мы трудодефицитный регион, и, если хочешь работать, ты работу найдешь. Вакансии есть.
— Зарплаты и продуктовая корзина всегда рядом. Не так давно (вы, наверное, знаете) одна из крупных торговых сетей в Салехарде испытала коллапс в части нехватки продуктов по ряду позиций. Произошло это из-за проблем с дорогой Надым — Салехард, которую вы открывали в прошлом году. Разочарованы и те местные жители, которые рассчитывали уехать по ней в отпуск на своих машинах. Как так получилось? Когда изменится ситуация к лучшему?
— Один из участков большой 300-километровой дороги сегодня не соответствует никаким стандартам. По нему ехать невозможно. Хотя последние дни было сухо, и легкие машины стали проезжать. Этот участок был в щебне, но уже до мая был разбит. Его построили с дефектами — и его нужно менять.
Но проблема в 10 километрах из 300. Некоторые думают, что это вся дорога такая. Конечно, нет. Это последний участок, который подрядчик должен был сделать в прошлом году. Но фактически начали только осенью. Сейчас все проблемы именно там. Подрядчик это признал и сейчас по гарантии все это меняет. У нас в дорожной сфере уже принято много в последнее время: сменился курирующий замгубернатора, директор департамента больше не директор, а теперь и руководитель дирекции больше не руководитель… Те, кто принимали эту дорогу и говорили, что она готова к круглогодичной беспрерывной эксплуатации.
Хотя все равно политическую ответственность за все несу я. Я задаю людям вопрос — почему вы не сообщили своевременно о наличии этой проблемы? Внятного ответа нет. Но всё равно мы эту дорогу в ближайшее время доведём до ума. Вопрос скорости зависит от осадков. Летом проезд легковых машин снова будет открыт. На самом деле сделано большое дело — построено 300 километров новой дороги в тундре, фактически на болоте. Несмотря на несколько кризисов, пандемию и многие другие события.
— Раз уж заговорили о транспортной логистике, не могу не спросить о стройке № 1 для Ямала — Северном широтном ходе, фактическое начало которому дал лично президент в своем ежегодном послании. Я знаю, что одно время в РЖД довольно скептически относились к проекту. Или я ошибаюсь?
— Северный широтный ход сложен тем, что это не региональный, а мощнейший государственный федеральный проект. Вот была наша инициатива — Пуровский мост, мы всё контролировали в процессе стройки от и до. Уренгойский аэропорт — аналогично. Даже дорога Надым — Салехард (какая бы она ни была проблемная) — здесь все вопросы к нам. А СШХ — проект, где Ямал подносит снаряды и придаёт импульсы. Та поддержка, которую мы получили в ходе послания главы государства, это же не просто так. Позади огромные усилия, десятки встреч, презентаций, пояснений. Но, когда этот проект президент поддержал, у всех выросли крылья.
Впереди еще очень много работы. Ключевая роль, конечно же, у РЖД. Потому что это железнодорожный проект. Там большая зона ответственности «Газпрома», и эти две компании должны синхронизировать свои действия. С третьей стороны — мы с новыми механизмами инфраструктурного бюджетного кредита, о котором президент сказал в послании.
Дорогу осилит идущий. Вопрос в сроках. Из-за кризиса прошлого года проект сдвинули на 2024 год. Моя задача — приложить максимальные усилия, чтобы стройка началась как можно скорее.
— И что в итоге с РЖД?
— Идет конструктивный процесс. Олег Валентинович [Белозеров] очень поддерживает наш проект. Но в прошлом году из-за общеэкономических проблем инвестпрограмма РЖД (это не секрет, об этом много писали) испытывала дефицит. И начинать в таких условиях новые крупные проекты, наверное, было неверно. Тем более, что есть, как мы знаем, много задач на Восточном полигоне — БАМ, Транссиб, там, где вопрос уже в активной стадии и его нужно завершать. Там тоже необходимы вложения, чтобы уголь поехал до тихоокеанских портов.
Но сейчас предложен новый механизм, о котором сказал президент — он может перекрыть дефицит нашего проекта.
— Как это будет выглядеть на практике?
— Пока рано говорить об этом. Очертания появляются, но окончательных документов нет. Идут совещания, идут споры. В правительстве еще решают, как это должно работать. Чем хорош СШХ? Очень высокой степенью проработки. У нас проектирование на заключительной стадии, все участки отведены, федеральная концессия заключена в 2018 году по распоряжению правительства РФ, проведены всевозможные аудиты. Всё есть.
Мост [через Обь] — самый сложный участок в плане реализации. Мы должны начать строить мост, а потом уже можем строить линейную часть. Мост — это минимум 4,5 года, потому как это будет очень серьезное сооружение. Мостовики, которые нас консультируют, говорят, что он будет исключительной сложности. Там серьезные глубины, в одном из мест, где будет опора — глубина будет почти 40 метров. Опора же должна не только уйти на эту глубину, но и упереться в несущий грунт. Таким образом мы выходим на длину сваи почти в 80 метров — это как 20-этажный жилой дом.
— А аналоги в мире есть?
Есть, но всё равно они проще. На самом севере Норвегии, например, один из мостов построен за Полярным кругом. Но он вдвое короче нашего и по весу намного легче. Также нужно понимать, что там Атлантика, совершенно другой климат.
— Вы не хотите стать губернатором на Ямале, который запомнится людям как тот, при котором заработал мост через Обь? Главный мост российской Арктики.
— Много было губернаторов, которые хотели запомниться стройками. Но я отдаю себе отчет в сложности этого проекта. Картинку я вижу, проблем много, такие проекты легко не даются. Но мы за тем здесь и работаем, чтобы их двигать.
— Вопрос о кадрах из области политики. Я о выборах в Тюменскую облдуму, которые будут в сентябре. Стоит ли тюменцам ожидать появления в областной думе таких ямальских политических тяжеловесов, как Алексей Ситников, Ирина Соколова, Василий Паршаков и так далее?
— История о каком-то конфликте очень и очень раздутая непонятно кем. У нас в последнее время политика стала стабильной — и от этого, наверное, скучной. Появился вот этот запрос на старые времена, на интриги. Но всё гораздо проще. Слава Богу, мы находимся в очень добрых дружеских отношениях и с Натальей Владимировной [Комаровой, губернатором ХМАО] и с Александром Викторовичем [Моором, тюменским губернатором].
Пока рано говорить об окончательных итогах, даже несмотря на то, что ряд политиков заявились кандидатами на праймериз. Опять-таки, что необычного происходит? Люди с большим авторитетом, члены партии решили в этих выборах поучаствовать. Ничего особенного не вижу.
— Я правильно понимаю, что большой процент депутатов, которые сегодня представляют в облдуме интересы Ямала, будет заменен?
— Да.
— А в чем причины?
— У нас наш депутатский корпус очень авторитетный, но уже возрастной. У нас есть люди 70+. Все-таки мы не Америка, чтобы такой возраст был стартовым для участия в президентских выборах. Кроме того, некоторые из наших депутатов уже на Ямале не живут.
Из тех списков, которые я видел, пойдёт много новых людей: и по спискам, и по одномандатным округам. Это люди 30-40 лет, которые живут и работают на Ямале. Здесь у них семья, дети, друзья. У нас есть запрос на новые лица в политике. И пусть она для них открывается. Я всячески приветствовал, чтобы у нас в праймериз участвовали ребята из волонтерского движения, чтобы эта линия появилась в политической системе. Это люди, которые искренне, регулярно, безвозмездно идут к пожилым, разносят продукты. Я многих знаю и вижу, что они приходят после работы в штаб, берут мешки с продовольственными наборами — и вместо того, чтобы смотреть телевизор, развозят эти наборы. Если у человека есть такие внутренние качества, пускай он идет в думу, раскроется как политик. Начнет заниматься работой с молодежью или другими общественными инициативами. И мы получим нормального человека в политике. Люди с правильными ценностями — это очень важно.
Кировские работодатели могут получить выплаты за трудоустройство безработных
Впервые с октября менее 100 кировчан заболели COVID-19 за сутки
Путин назначил главу омского УМВД начальником полиции Тюменской области
Помпео призвал потребовать от Ирана «немедленного и полного» сотрудничества с МАГАТЭ
Более 3 тыс. новых случаев COVID-19 выявили за сутки в Москве
|