Как Михаил Горбачев возглавил Советский Союз и начал Перестройку
90 лет назад, 2 марта 1932 года, в селе Привольном Ставропольского края родился Михаил Горбачев. Родители назвали его Виктором — «победителем», но при крещении дед Андрей, что со стороны отца, дал ему имя Михаил, означающее «подобный богу». И внук свое имя полностью оправдал, не просто заняв верхушку политического Олимпа социалистической сверхдержавы, но и на десятилетия вперед определив судьбу всего человечества.
«Систему, вооруженную до зубов «единственно правильным учением» и ощетинившуюся против всего мира, могла поразить… не агрессия извне, а «восстание ангелов». И возглавить его без страха мог только тот, кто сам был без упрека. Только истинно верующий мог стать еретиком. Тот, кто был всем обязан советской власти и при этом ничего не должен никому, кроме самого себя. Кто сам происходил из народной гущи и поэтому не боялся в нее вновь окунуться», — замечает биограф и бывший пресс-секретарь Михаила Горбачева Андрей Грачев.
Мы расскажем, как формировался характер и взгляды будущего генсека и президента СССР, даровавшего советским людям долгожданную свободу.
Михаил Горбачев умел быть и жестким, и мягким одновременно. Возможно, первопричиной такой двойственности — яркие натуры ближайших родственников. Дед Андрей отличался крутым нравом, был властным, вспыльчивым, грубым, угрюмым, упрямым; его супруга Степанида, напротив, — доброй и заботливой.
В семье Михаила все было наоборот: отца, Сергея Андреевича, вспоминали как человека спокойного, немногословного, скромного, надежного, работящего, доброго, душевного, интеллигентного, умного, способного на дельный совет. Мать, Мария Пантелеймоновна, запомнилась строгой, боевой, прямолинейной, «языкастой». Когда во время войны в дом Горбачевых заявились полицаи, Мария, по воспоминаниям сына, вела себя мужественно и решительно. Горбачевым грозил расстрел, их жизни спасло наступление Красной Армии.
До поры до времени мать «воспитывала» сына ремнем. Но в 13 лет, физически окрепнув на трудоемкой заготовке сена, Миша «взял этот ремень, вырвал у нее и сказал: все!» «Материнская суровость сказалась на характере Горбачева: в пору взросления и даже много позже, будучи вполне взрослым человеком, он, похоже, испытывал особую потребность в знаках внимания и уважения, которых, по его мнению, заслуживал», — пишет американский биограф Горбачева Уильям Таубман.
Лидерские качества Михаила проявились в том же школьном возрасте. По словам одноклассников, энергичный и трудолюбивый, честный и справедливый, чуткий и отзывчивый, он пользовался их уважением, был в центре внимания, выступал третейским судьей в спорах и унимал драки (сам драться не любил, но, будучи коренастым и физически крепким, мог постоять за себя). «Он обладал удивительной способностью подчинить всех своей воле», — отзывались потом о нем.
В школе Горбачева единодушно выбрали комсоргом. В этом качестве он вел политинформацию, устраивал дискуссии (например, на тему «Семья Ульяновых» или о повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»), налаживал выпуски школьного журнала и стенгазеты «Юный сталинец», организовывал спортивные соревнования и работу драмкружка (однажды на сумму, которую юные актеры собрали своими представлениями, для самых бедных учеников закупили 35 пар обуви). Бойко отчитывал сверстников за нерадивость и безответственность. В конце концов его назначили секретарем комитета комсомола всего района. Сам Михаил Сергеевич спустя годы признавался: «Я еще с юношеских лет привык верховодить, желание реализовать себя было всегда. С самого раннего возраста мне нравилось быть первым среди ровесников, такая уж у меня натура».
Единственным из класса отваживался спорить с учителями. «Мог встать и сказать учительнице истории: «вы не правы, факты говорят о другом»», — свидетельствовала «школьная любовь» Горбачева Юлия Карагодина. В книге Таубмана «Горбачев. Его жизнь и время» читаем: «Окончив школу на год раньше Горбачева, Юлия уехала в Москву и поступила в педагогический институт. Но общежитие оказалось переполнено, жить было негде, и вскоре она вернулась домой. «Как же ты не могла постоять за себя, за свою цель! Надо было на пороге у ректора лечь и не уходить, пока не даст общежитие…». «Вот он бы так наверняка смог, — заметила Карагодина много лет спустя».
И правда, когда молодым супругам Горбачевым, Михаилу и Раисе, поселившимся в высотке МГУ на Ленинских горах, приказали на ночь разойтись по комнатам в мужском и женском крыле, Михаил, протестуя, вывесил большой плакат, на котором циклопическая фигура ректора растаптывала свидетельство о браке. От Горбачевых отвязались.
В 19 лет, на год позже положенного из-за военного лихолетья, жадный до новых знаний, целеустремленный и амбициозный крестьянский сын, ставропольский «Ломоносов», поступил в главный вуз страны — Московский государственный университет. Приехав в Москву в единственном костюме, из которого потом не вылезал все пять лет учебы в университете (а иногда из-за безденежья ходил без носков), поначалу он воспринимался как «махровый» провинциал. Но очень быстро заслужил уважение и доверие однокурсников необычайным усердием и поразительной работоспособностью. О нем вспоминали: старался больше остальных, был очень прилежным, вставал в пять-шесть часов утра, ложился в два ночи, изо всех сил набирался знаний, учился «жадно, лихорадочно». И вскоре «мог на равных участвовать в студенческих дискуссиях с самыми способными однокурсниками».
Еще более «твердым характером, методичностью, предельной организованностью и внутренней дисциплиной, граничившей с педантичностью» (формулировка Андрея Грачева), отличалась Раиса Титаренко, с которой Михаил познакомился на втором курсе юридического факультета. Уроженка Алтайского края, из многодетной семьи фронтовика-железнодорожника, хрупкая, элегантная Раиса училась на курс старше Михаила, на философском, и влюбила в себя молодого человека с первого взгляда. Своими незаурядными качествами она поддержала будущего мужа.
Михаил и Раиса поженились в сентябре 1953-го. Чтобы заработать на свадьбу, летом Михаил поехал в родное Привольное и вместе с отцом убирал урожай. «Продав девять центнеров зерна сверх того количества, которое полагалось государству, Горбачев с отцом выручили баснословную по тем временам сумму — тысячу рублей, и эти деньги Михаил пустил на свадьбу… За пять лет [учебы в Московском университете] он получил такую закалку, что готов был горы сворачивать», — пишет Уильям Таубман.
В поле, вместе с отцом, Михаил трудился с 15 лет. Подменяя друг друга за штурвалом комбайна, без перерывов пахали по 20 часов в сутки, до кровавых мозолей на руках. «Жарища — настоящий ад, пыль, несмолкаемый грохот железа… Со стороны посмотришь на нас — одни глаза и зубы. Все остальное — сплошная корка запекшейся пыли, смешанной с мазутом. Были случаи, когда после 15–20 часов работы я не выдерживал и просто засыпал у штурвала. Первые годы частенько носом шла кровь, — рассказывал Михаил Сергеевич. — Зато год-два спустя мог отрегулировать любой механизм. Предмет особой гордости — на слух мог сразу определить неладное в работе комбайна. Не меньше гордился тем, что на ходу мог взобраться на комбайн с любой стороны, даже там, где скрежетали режущие аппараты и вращалось мотовило».
В 1948-м, собрав рекордный урожай, Сергей и Михаил Горбачевы были удостоены высоких государственных наград. Таубман сообщает: «Власти решили наградить одного только отца, но тот сказал, что хотел бы разделить награду с сыном. Вначале ему отказали, возразив, что орден нельзя разделить пополам. Тогда, по подсказке отца, 17-летнему Михаилу вручили одну из высших наград в СССР — орден Трудового Красного Знамени (удостоверение к нему подписывал лично Иосиф Сталин), а Сергей получил орден Ленина».
Из крестьянкой семьи, комсорг, серебряный медалист, орденоносец, Михаил казался образцом благонадежности. Еще до поступления в МГУ он становится кандидатом в члены Коммунистической партии и в заявлении о приеме в ряды партии напишет: «Считаю высокой честью для себя быть членом самой передовой, подлинно революционной коммунистической партии большевиков. Буду верным продолжателем великого дела Ленина и Сталина, всю свою жизнь отдам делу партии, борьбе за коммунизм».
Директор школы, давая характеристику по месту будущей учебы, отметит его моральную устойчивость и идеологическую выдержанность (достаточно сказать, что в выпускном классе Горбачев написал отмеченное пятеркой и еще долго предъявляемое ученикам как эталонное сочинение на тему «Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет»). Комитет комсомола подтвердит: политически грамотен, политику партии Ленина — Сталина понимает правильно, фашистской оккупацией не скомпрометирован. На втором курсе юридического факультета МГУ, куда, благодаря образцовым биографии, аттестату и характеристикам, Михаил поступил без сдачи вступительных экзаменов, 21-летний студент Горбачев удостаивается полновесного партийного билета, становится комсоргом, а затем секретарем факультетского бюро комсомольской организации.
Впрочем, в этом качестве он запомнился не столько проводником «политики партии и правительства», сколько, как и в школе, хорошим товарищем, миролюбивым мастером компромиссов. Лучший друг Горбачева, однокурсник из Чехии, один из лидеров Пражской весны 1968 года Зденек Млынарж утверждал, что тот «имел железное самообладание, всегда сохранял уравновешенность и оптимизм, отличался способностью слушать, учиться и ко всему приноравливаться». «В этом — корни его уверенности в себе», — пояснял Млынарж. (Умению примирять друг с другом противоположности, отчетливо проявившемуся на посту главы Коммунистической партии и советского государства, вероятно, способствовал и природный артистизм.
Успешность будущей карьеры Михаила Сергеевича определили не только примерное классовое происхождение, доблестная трудовая биография, идеологическая подкованность, но и, несомненно, уникальная образованность, резко отличавшая его от других представителей партийно-хозяйственной номенклатуры.
Подростком он не испытывал желания учиться: после перенесенной оккупации, по сравнению с тяжелым крестьянским трудом, учеба казалась чем-то несерьезным. Но под влиянием семьи, в которой, с точки зрения образованности, дальше всех шагнул отец Сергей Андреевич, окончивший училище механизаторов, Миша пристрастился к чтению. Читал все подряд, но со временем увлекся Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Белинским, Маяковским, выучил наизусть многие стихи и поэмы. «Меня поражало, поражает и ныне, как эти молодые люди в своих произведениях поднялись до философских обобщений», — объяснял он свой интерес… Из класса в класс переходил практически круглым отличником (не четверку давался лишь немецкий язык, что объяснимо для ребенка, пережившего оккупацию).
В МГУ Михаил изучает римское право, латынь, ораторское мастерство, историю политической мысли, конституции буржуазных стран, особенно США, труды идейных противников марксизма-ленинизма, причем в первоисточниках (врага надо знать в лицо). «Мы без конца делились на идейные течения и фракции, — вспоминал однокурсник Горбачева Рудольф Колчанов. — Кто-то цитировал Троцкого, кто-то мог критиковать Ленина за Брестский мир или даже самого Сталина, скажем, за примитивный стиль изложения философских идей. Конечно, мы были глупыми, сумасшедшими мальчишками и могли здорово за это поплатиться. Несколько человек со старшего курса за такие дебаты получили по 10 лет. Но нам повезло, никто не донес».
Огромное влияние на интеллектуальное, идейное и культурное развитие Михаила оказывали друзья-студенты и в особенности Раиса. Они вместе ходят по выставкам, музеям и театрам, она приобщает его к истории философии. «В МГУ студенты изучали великих философов по учебникам, конспектам или тщательно отобранным переводам. Но Раиса вознамерилась прочесть Гегеля, Фихте и Канта в оригинале, на немецком, и уговорила Горбачева помочь ей в этом начинании. Она решила ознакомиться по первоисточникам и с западными политическими теоретиками — например, с [одним из основателей американского государства и третьим президентом США] Томасом Джефферсоном, чья клятва быть «вечным врагом любой форме тирании над разумом человека» произвела глубокое впечатление на Горбачева», — повествует Уильям Таубман.
«Страсть и любопытство переросли в устойчивый интерес к философии, к политике, к теории. Именно Московский университет дал основательные знания и духовный заряд, определившие мой жизненный выбор. Именно здесь начался длительный, растянувшийся на годы процесс переосмысления истории страны, ее настоящего и будущего. Твердо могу сказать: без этих пяти лет Горбачев-политик не состоялся бы», — делился Михаил Сергеевич с Андреем Грачевым.
А как состоялся «падший ангел», «еретик»? Михаил Горбачев сызмальства ощущал несправедливость и карательную суть советской власти. Во время голода 1932–1933 годов погибли два его дяди и тетя. По свидетельству Горбачева, тогда «умирали целыми семьями, вымерла по меньшей мере треть, если не половина села».
Дед Андрей, изнурительным трудом выбившийся из нищеты в «середняки», не принявший идей коммунизма, отказавшийся вступать в колхоз и державший в красном углу избы позолоченный иконостас, в 1934 году был арестован. Со слов Горбачева, «за невыполнение плана посева, когда его нечем было выполнять» деда сослали под Иркутск, на лесоповал. (Оттуда, как передовик, награжденный за ударный труд несколькими грамотами, он вернулся досрочно. Вынужденно вступил в колхоз, много лет руководил свинофермой и сделал ее лучшей в Ставропольском крае). «Горбачев очень хорошо понимал, что такое сталинская коллективизация, и считал ее вопиющей несправедливостью. Он не мог говорить об этом в открытую, но знал об этом гораздо больше, чем мы, городские мальчишки», — заверял один из однокурсников Михаила Сергеевича.
Дед Пантелей со стороны матери — из бедняцкой семьи, приветствовал Октябрьскую революцию, вместо икон повесил портреты Ленина и Сталина, вступил в партию, активно участвовал в коллективизации, возглавил колхоз и в 1937 году, заведуя районным земельным отделом, отвечал за заготовку зерна и сбор урожая. В этой должности он угодил под молох «большого террора». «Помню, как после ареста деда дом наш — как чумной — стали обходить стороной соседи, и только ночью, тайком, забегал кто-нибудь из близких. Даже соседские мальчишки избегали общения со мной… Меня все это потрясло и сохранилось в памяти на всю жизнь», — описывал в мемуарах Михаил Горбачев.
Больше года Пантелея держали под следствием, подвергая пыткам и угрожая расстрелом. Однако «расстрельную» статью переквалифицировали на более легкую и в декабре 1938 года его отпустили. По воспоминаниям Горбачева, дед, вернувшись домой, со слезами на глазах поведал, как «добиваясь признания, следователь слепил его яркой лампой, жестоко избивал, ломал руки, зажимая их дверью. Когда эти «стандартные» пытки не дали результатов, придумали новую: напяливали на деда сырой тулуп и сажали на горячую плиту. Пантелей Ефимович выдержал и это, и многое другое».
Уильям Таубман приводит такую историю: «Пока длилась оккупация, немцы назначили [в Привольном] старостой старика, которого на селе звали «дедом Савкой». По словам Горбачева, Савка упорно отказывался от такой должности, но односельчане сами уговорили его: мол, лучше уж кто-то из своих будет заступаться за них перед оккупационными властями. «В селе знали, что он делал все, чтобы уберечь людей от беды», и некоторые даже осмелились заявить об этом позже, когда после изгнания немцев Савку арестовали и приговорили к десяти годам за «измену Родине». Это, в придачу к тому, что произошло с обоими дедами Миши, явилось для Горбачева еще одним ранним свидетельством несправедливости, какая возможна при советской власти. Конечно, двенадцатилетний паренек всего еще не понимал, но он слышал, что деда Савку забрали, а после узнал о том, что старик умер в тюрьме как «враг народа»».
Сергей Горбачев, вернувшись с фронта вопреки похоронке, полученной Марией в 1944 году, рассказывал сыну о первых месяцах войны: одна винтовка на двоих, хорошо если в бою удавалось выхватить оружие из рук погибшего товарища. Однажды, в конце 1943-го, зайдя с товарищами в дальнюю лесополосу, Миша сам столкнулся с ужасом войны: «Описать это невозможно: истлевшие и изглоданные тела красноармейцев, черепа в стальных проржавевших касках, из прогнивших гимнастерок — выбеленные кости рук, сжимающие винтовки… Так лежали они, непогребенные, в грязной жиже окопов и воронок, взирая на нас черными зияющими дырами глазниц».
1944 и 1946 годы выдались голодными: отступая, немцы оставили ставропольцев без техники, скота, семян. Скудный урожай подчистую отняла родная советская власть. Спас мешок кукурузы, который мать выменяла на вещи отца. Позже выход находили в приусадебном участке. «Но каждый крестьянский двор облагался всяческими налогами и поставками государству. Не имело значения, держишь ты скот или нет, все равно сдай 120 литров молока, сдай масло, сдай мясо, — вспоминал Горбачев. — Налогами облагались фруктовые деревья, и, хотя урожай они давали не каждый год, налоги ты должен был платить ежегодно. И крестьяне вырубали сады. Бежать — не убежишь, не давали крестьянам паспорта. Чем же это отличалось от крепостничества?.. Даже спустя годы, выступая с докладами об аграрной политике, я с трудом удерживался от самых резких оценок и формулировок, потому что знал, что это такое — крестьянская жизнь».
Насколько жестока к людям власть, Михаил убедился и в студенческие годы: партия преследовала «старорежимных» профессоров; выяснилось, что в 1930-е годы деда Раисы тоже раскулачили, обвинили в троцкизме и арестовали, никто из родных его больше не видел. Бабушка, как жена «врага народа», умерла от горя и голода, четверо осиротевших детей были брошены на произвол судьбы.
Все это не могло не сказаться на оценках молодым Горбачевым «социалистической действительности». «Мы не были диссидентами, но были ревизионистами», — сформулировал он в мемуарах.
На сеансе фильма «Кубанские казаки», в котором показывалась «райская жизнь» советской деревни — радость труда, лавки, ломящиеся от товаров, — Михаил прошепчет на ухо другу Зденеку Млынаржу: «Вранье. Если бы председатель колхоза никого не понукал и не погонял, никто бы вообще не работал… Чистая пропаганда, ничего там не купишь».
Однажды, во время учебы в МГУ, вернувшись с избирательного участка, он уже вслух заметил, что «люди ходили голосовать из страха — чтобы не сердить начальников». В другой раз, комментируя торжествовавшую тогда идею Андрея Вышинского, прокурора СССР в период массового террора в 1930-х годах, о том, что «признание вины — царица доказательств», Михаил заявит однокашникам: «Это неправильно, просто неправильно. Признание можно и выколотить». Как это делалось, он знал со слов деда Пантелея.
«Осенью 1952 года, когда в печати появилась очередная «гениальная» работа Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», один из профессоров превратил свои лекции в сплошное зачитывание этого великого труда вслух. Горбачев передал ему анонимную записку со словами: «Это университет, сюда принимают людей, которые уже отучились десять лет в школе, а значит, умеют читать самостоятельно». Профессор презрительно зачитал записку вслух и заметил, что написал ее, скорее всего, человек, который не уважает марксизм-ленинизм, Коммунистическую партию и Советский Союз. Потому-то «смельчак» не отважился подписаться под ней. Горбачев поднялся с места и объявил, что автор записки — он, — пишет Таубман. — Донесение о его «дерзости» дошло до самого Московского горкома партии, но там предпочли замять дело. В очередной раз Горбачева выручило его рабоче-крестьянское происхождение».
В марте 1953-го Горбачев, хоть и не замеченный в экзальтированном поклонении Сталину, «как и весь советский народ», конечно, скорбел по умершему «отцу всех народов», но, очутившись у гроба вождя, испытал незнакомое ощущение: «Впервые увидел его вблизи… мертвым. Окаменевшее, восковое, лишенное признаков жизни лицо. Глазами ищу на нем следы величия, но что-то из увиденного мешает мне, рождает смешанные чувства».
После окончания МГУ Раиса потупила в аспирантуру Московского государственного педагогического института, а Михаила направляли в прокуратуру СССР, выпускник юридического факультета готовился к работе в отделе прокурорского надзора за органами госбезопасности. Но планы не осуществились: «наверху» решили, что это не дело молодых и неопытных. Взамен поступили предложения пойти в аспирантуру МГУ на кафедре колхозного права или поехать на работу в прокураторе подмосковного Ступино, Томска, Благовещенска или в Таджикистан. Но, посоветовавшись с женой, Михаил вернулся на Ставрополье.
Двумя годами раньше, летом 1953-го, проходя практику в местной прокуратуре, он писал Раисе об «отвратительности окружающего, особенно — быта районной верхушки»: «Условности, субординация, предопределенность всякого исхода, чиновничья откровенная наглость, чванливость… Смотришь на какого-нибудь здешнего начальника — ничего выдающегося, кроме живота. А какой апломб, самоуверенность, снисходительно-покровительственный тон! Пренебрежение к науке. Отсюда — издевательское отношение к молодым специалистам. Недавно прочитал в газете заметку зоотехника, окончившего Ставропольский сельскохозяйственный институт. Просто обидно. …Человек приехал с большими планами, с душой взялся за работу и уже скоро почувствовал, что все это всем абсолютно безразлично. Все издевательски посмеиваются. Такая косность и консерватизм… Я беседовал со многими молодыми специалистами. Все очень недовольны».
Неудивительно, что в прокуратуре Ставрополя у Горбачева не задалось, и он занял неприметную должность заместителя заведующего отдела по агитации и пропаганде Ставропольского крайкома комсомола. «Так, не успев потрудиться по своей специальности, которой посвятил пять университетских лет, Михаил приступил к работе, где требовались не столько специальные знания, сколько особые качества: энергия, исполнительность, «моторность», умения находить подход к людям. Напористый парень произвел хорошее впечатление на первого секретаря крайкома комсомола Виктора Мироненко: «Соображает, знает деревню, язык подвешен. Что еще надо?»», — передает Андрей Грачев.
Быт первых лет жизни в провинциальном, захолустном Ставрополе оказался нелегким: холодная 11-метровая комната в старом доме вдалеке от городского центра, почти без мебели, с удобствами на улице, отопление — печное, вода — из колонки, готовка еды — на керосинке. «Горбачев снимал эту комнатку у супругов-пенсионеров Долинских, живших вместе с дочерью, зятем и внуком. Хозяева были «хорошие, добрые», как вспоминала Раиса, особенно хозяйка и ее разговорчивая дочь. Зять, местный журналист, тоже был человек довольно приятный — пока не напивался: тогда он выбегал из дома и залезал на дерево в саду. Сам Долинский был молчуном и только иногда, в нетрезвом виде, принимался учить постояльцев, что «надо трезво смотреть на жизнь»», — иронизирует Уильям Таубман.
Все это время Раиса со своим философским образованием не могла найти постоянную работу по специальности: принимали — сокращали. Наконец устроилась на экономический факультет сельскохозяйственного института, читала лекции на «пугающие» местную аудиторию темы: гегелевская «Наука логики», кантовские антиномии чистого разума, ленинская теория отражения, научное познание, роль личности в истории, структура и формы общественного сознания, современные социологические концепции, философские течения в зарубежных странах.
После рождения дочери Ирины в 1957 году Горбачевы получили две комнаты в коммунальной квартире недалеко от центра города, с одной общей кухней и туалетом. В соседях — отставной подполковник с женой, сварщик, механик швейной фабрики, сантехник, холостяк-алкоголик с матерью и четыре женщины-одиночки. И только еще через три года Михаилу Сергеевичу и его семье выделили отдельную двухкомнатную квартиру площадью 40 квадратных метров. «Позднее он с восхищением вспоминал, что жена никогда не укоряла его, никогда не жаловалась на их жилищные условия. «Никогда никакого писка не было, поразительно… Мы друг к другу были привязаны страшно. Невероятно, патологически»», — сообщал Горбачев Таубману.
К этому времени Михаил Сергеевич занимал должность главы краевого комитета комсомола, входил в состав верхушки местной номенклатуры. Его карьера, назло завистникам, развивалась стремительно: в 1957 году возглавил Ставропольский горком комсомола, на следующий год был назначен вторым, еще через три года — первым секретарем крайкома ВЛКСМ, с 1962-го — парторг крайкома партии, с 1963-го руководит орготделом крайкома, в 1966-м возглавил Ставропольский горком КПСС. В 1968-м он — второй, а с 1970-го года — первый секретарь Ставропольского крайкома партии, «хозяин Кубанского края».
«Это можно было бы назвать «карьеризмом», но карьеристов кругом было полно, а Горбачев как раз отличался от них. Почти все бывшие коллеги Горбачева по работе на Ставрополье, отвечая на вопрос, каким поначалу показался им Горбачев, называли его «эрудированным». По сравнению с людьми его положения, злоупотреблявшими властью, он оставался нравственно безупречным. А еще он был политически надежным человеком. Наделенные властью партийные начальники, присланные из Кремля управлять Ставропольем, рано заметили Горбачева и способствовали его быстрому продвижению по службе. Он казался им одним из лучших и самых ярких представителей нового поколения партийных чиновников — одним из тех людей, от которых зависит будущее», — констатирует Уильям Таубман.
Еще через восемь лет Михаил Горбачев вошел в круг советских «небожителей»: его избирают секретарем ЦК КПСС, курирующим сельское хозяйство. Вскоре, прогуливаясь с грузинским коллегой Эдуардом Шеварднадзе по берегу Черного моря, он услышит откровенное: все прогнило. И не задумываясь согласится. Через десяток с небольшим лет стараниями Горбачева и его соратников отменят пресловутую 6-ю статью советской Конституции о «руководящей и направляющей силе» КПСС, более чем 70-летняя, незадолго до этого считавшаяся незыблемой, политическая диктатура компартии рухнет.
«Чтобы решиться на реформы, нужно было прожить ту жизнь, которую прожил я, увидеть то, что я видел. Выйти из семьи, пережившей драму коллективизации и репрессий 37-го года. Пройти Московский университет», — объяснит Михаил Сергеевич в своих мемуарах.
Известна главная особенность нового бюджетного флагмана Xiaomi Mi 12
Опубликован список районов Кировской области с самыми плохими дорогами
В Екатеринбурге ночью сгорела шиномонтажка
В Курултае Башкирии прокомментировали драку во дворе жилого дома, в которой якобы участвовал депутат
Из офлайна в онлайн: как не остаться без работы из-за второй волны пандемии?
|