Тайны старого Челябинска: как в уездном городе появились гостиницы
До конца 1880-х годов уездный город Челябинск жил тихой и размеренной жизнью. Лишь ярмарки, проходящие три раза в год (весенняя Никольская в мае, Ивановская в сентябре и зимняя Никольская в декабре), немного взбадривали его жителей. При этом приезжие, особенно в дни ярмарок, готовы были заплатить за комнату немалые деньги. В результате в городе стали появляться постоялые дворы.
Но уже в середине XIX века открыть постоялый двор было не так просто. Сначала следовало получить от городского головы «аттестат», который выдавался только законопослушным гражданам — нужно было доказать, что «предъявитель сего, поведения беспорочного в предосудительных поступках никогда не замечен, по суду наказываем ни за что не был, казенные подати и общественные повинности отправляет бездоимочно». Затем необходимо было подать в городскую думу прошение о выдаче «Свидетельства» на право содержания гостиницы. Заплатить 20 копеек за гербовую бумагу — «крепостной лист» для написания прошения, 90 копеек серебром за актовую бумагу для составления свидетельства, да акциз в пользу городских доходов 15 рублей серебром.
«Свидетельство» включало в себя «обязательства» содержателя гостиницы, состоящие из 18 пунктов. И в каждом из пунктов — забота о постояльцах: чтобы номера были чистыми да уютными; обслуга вежливой; и чтоб не тревожить и не вводить людей в разорение, кроме бильярда, всякие другие игры, пляски и пение воспрещать; еду готовить из свежих, качественных продуктов. Во время эпидемий тифа и холеры «не употреблять вещи приемлющия заразу», и чтобы посуда и столовые приборы перед выдачей находились в воде с уксусом. Монету предписывалось принимать и выдавать также через уксус, а ассигнации окуривать дымом.
В архиве краеведа Владимира Борисова (передан в фонд Государственного исторического музея Южного Урала) есть указание, что в Заречной части Челябинска, в доме № 36 по ул. 8 Марта (до наших дней не сохранился), был постоялый двор Сорокина, где в 1890 году останавливался известный русский прозаик и драматург Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. Свои впечатления от посещения Челябинска (вернее, о неудачной ночевке в городе) Мамин-Сибиряк описал в рассказе «Ночевка»:
«Вообще мы въехали в Челябинск с большим шиком, как, вероятно, ездит только местное начальство. Маленький степной городок уже спал, несмотря на то что было ровно десять часов. Мы промчались по одной улице, повернули в какой-то переулок и вдруг остановились на какой-то площади.
…Недалеко от нас проходили молодые люди, видимо, гулявшие, и я спросил их, как проехать к постоялым дворам.
— За Мияс ступайте, — ответил в темноте молодой голос.
…Мы проехали мимо каких-то лавок, потом по большому мосту через Мияс. Эта великолепная степная река катилась здесь широким разливом, оживляя небольшой степной городок. Челябинск славится как хлебный центр. Степной хлеб отсюда идет на горные заводы. За мостом опять начиналась какая-то площадь и ряды деревянных лавчонок. По всем признакам, это был хлебный рынок.
…Не доезжая переулка, я заметил на воротах вывеску: «Постоялый двор», и велел остановиться… Вылезши из экипажа, я подошел к запертым воротам и принялся стучать в них. Где-то брехнула собака и смолкла. На улицу рядом с воротами выходил флигелек, но, очевидно, он пустовал. Главнее жилье стояло где-то в глубине двора. Я стучал битых минут десять и не добился ничего, точно постоялый двор был заколдован или весь вымер.
…Мы завернули за угол и остановились у пятистенного деревянного дома, точно вросшего в землю.
…Старуха долго возилась около засова и едва его вытащила. Старые ворота с покосившимися полотнищами распахнулись, как беззубый рот, и моя повозка въехала наконец во двор. На улице и по тракту стояла пыль столбом, а во дворе была такая грязь, точно мы заехали в болото. Даже лошади остановились, увязнув по колено в навозе.
… Я кое-как перебрался на крылечко и вошел в низкую избу, такую грязную, что страшно было сесть на лавку. Старуха сидела у стола и дремала. Оплывшая сальная свечка горела около нее в облепленном разной гадостью железном подсвечнике. Я с тоской оглядел всю избу, напрасно отыскивая уголок, где бы можно было прилечь.
…Оставив Андроныча ругаться со старухой, я отправился разыскивать квартиру. О тротуарах, конечно, не было помину, и, чтобы не сломать шею, я отправился серединой улицы. Но и тут приходилось постоянно натыкаться на камни, точно их подкидывала мне под ноги невидимая рука. Раза два я делал отчаянные курбеты, как лошадь на скачках с препятствиями. Как на грех ночь была темная, а фонарей не полагалось, как и тротуаров. Я брел по улице буквально ощупью, высоко поднимая ноги и ощупывая каждый раз место, на которое ставил ногу. Как ездят по такой проклятой дороге? В душе у меня закипело озлобление. Вот уже целый час потерял…
Предо мной вырастают неожиданно три всадника, как в романе Майн-Рида. О, это был ночной обход и мое спасенье! Я объяснил свое общественное положение и причины, заставившие блуждать ночью по незнакомой улице. Строго спрашивавший голос объездного казака проговорил самым добродушным тоном:
— Да вот здесь можно ночевать… Вот дом строится.
— Мне только лошадей поставить, а сам я усну в экипаже, — повторил я стереотипную фразу таким жалобным голосом, точно оправдывался.
— Да и искать было нечего: вон он, постоялый… — внушительно и добродушно повторяет объездной. — Эй, сторож!..
…Отрядив сторожа навстречу Андронычу, я, наконец, вздохнул свободно, как пловец, попавший в тихую пристань. Часы показывали половину первого, так что поиски ночлега продолжались битых два с половиной часа…
…Когда Андроныч торжественно въехал во двор, самовар уже был готов и шипел с таким отчаянным усердием, точно его поставили в первый раз.
…Напиться чаю с дороги — это удовольствие понятно только для людей, которым приходится делать тысячи верст на лошадях. Но и это невинное удовольствие для меня было отравлено мухами, которых оказались целые полчища, как только внесли огонь. Они самым нахальным образом облепили стол, хлеб, сахар, кринку с молоком, лезли в рот, падали в горячий чай, и вообще получался какой-то мушиный шабаш. Пока несешь стакан с чаем, в него мухи валились буквально десятками…
…Оставаться спать во флигеле нечего было и думать. Я отправился в свой дорожный тарантас. После всех тревог этого испорченного вечера так приятно было отдохнуть. Небо на востоке уже светлело. Ночной холодок заставлял так сладко вздрагивать и еще крепче кутаться в дорожное одеяло. Где-то далеко пробило два часа, и на улицах зазвонили чугунные доски. Я заснул сейчас же настоящим челябинским мертвым сном. Но не больше как через час был разбужен Андронычем, который застучал дверью.
— Ты это что?
— Да в горнице лег спать… ну, только… — и клопы, и блохи, и тараканы, и мухи. Точно в крапиве проснулся…
Андроныч неистово чесался, дергал головой и обругал еще раз всю Челябу».
На домах появлялись все новые вывески с названиями гостиниц: «Трансвааль» Яковлевой, «Урал» Волковой, «Метрополь» , «Сибирь», «Кавказ» Житкова, «Пале-Рояль» (угол Шоссейной и Большой Церковной), «Китайские», «Оренбургские», «Берлин» (угол Торгового проспекта и Большой Церковной, дом Галеева), «Боярские» (Шоссейная, 14, дом Т.И. Волгунцева), «Восток» (угол Переселенческой и Лазаретной), «Вокзальные» (улица Клубная), «Номера Шекурдина» (угол Пушкинской и Базарной), «Номера Булышевой» (угол Николаевской и Базарной). В основном эти гостиницы создавались около вокзала. Попроще и подешевле можно было устроиться на постоялых дворах. Лучшими среди них считались «дешевые приюты простому народу» Парфенова, Лопатко, Рыжкова и Фотеева, все они находились на улице Церковной (в районе железнодорожного вокзала, за гостиницей «Челябинск»).
Но и в центре города было достаточно гостиниц: «Приуралье» (угол Большой и Сибирской, дом Новикова, ныне угол улиц Цвиллинга и Труда), «Европейские» Гофмана и «Купеческие номера» на Азиатской (ныне улица Елькина), «Биржевые» в доме Сухарева на Михайловской (ныне улица Карла Маркса).
На улице Уфимской (современная Кировка) располагались гостиницы, как правило, на вторых этажах особняков: «Американские номера» В.И. Михайлова (улица Кирова, наискосок от кинотеатра «Знамя»), «Коммерческие» К.Р. Кутузова (рядом со старой тюрьмой), «Центральные» на Мясной площади, «Сибирские номера» Казакова (дом Бабурина), «Варшавские» Г.И. Евниной (Уфимская, 30), «Россия» на углу с Соборной площадью. При каждом подобном заведении имелась «кухня с домашними обедами из самых свежих продуктов по самым умеренным ценам». Стоимость номера колебалась от 50 копеек до 4 рублей 50 копеек в сутки. Проживающим месяц и более делали скидку. Для состоятельных господ имелись «особые покои» по типу современных гостиничных люксов, которые сдавались по «вольным ценам».
В 1908 году Челябинске в роскошном двухэтажном особняке на углу улиц Скобелевской и Азиатской (Коммуны и Елькина) открылась лучшая гостиница города — «Номера Дядина».
Михаил Иванович Дядин, крупный челябинский предприниматель, за самую лучшую гостиницу платил и самый большой в городе ежегодный «трактирный сбор» — 100 рублей.
Ненамного отставали от «Номеров Дядина» по комфортабельности гостиницы «Столичные номера» Зябликова на улице Уфимской, «Эрмитаж» на Соборной площади, «Московские номера» Т.И. Кашириной на улице Азиатской. Их рестораны славились прекрасной кухней. Для встречи постояльцев этих гостиниц на вокзал высылался парный экипаж.
Обещаниями чистоты и уюта в номерах, вкусных обедов уже не удивить. Здоровая конкуренция заставляла одних хозяев платить извозчикам, которые привозили постояльцев именно к ним. Других — просить через объявления в газете не верить извозчикам, что в данной гостинице свободных номеров нет, «так как доставку пассажиров не платим».
В 1917 году при известном ресторане «Ялта» на улице Екатеринбургской (ныне улица Кирова) в Заречье открываются меблированные номера «Петроград». Вероятно, это была последняя гостиница, появившаяся до революции в Челябинске.
По материалам публикаций В. Весновского, Д. Мамина-Сибиряка, И. Янгировой.
Националисты подали в мэрию Москвы заявку на проведение 4 ноября «Русского марша»
В браузере Safari уже нет поддержки Adobe Flash
Журналист Илья Азар вышел из спецприемника после 10 суток ареста за пикет у здания МВД
Избившие музыканта «Машины времени» объяснили, что хотели просто уточнить у него время
Треть россиян заявили, что не планируют дарить подарки к Новому году
Ленивый мопс так расслабился, что стал похож на желе. Покоряет миллионы зрителей меланхоличным видом
|